Повести нашего времени
2008
«Повести нашего времени» – первая самостоятельная книга Анатолия Столярова. Изображённые в книге события, происходившее на рубеже 20-го и 21-го веков, довольно подробно отражают несовершенства административно-командной системы, детализируют механизмы её подъёма и спада, демонстрируют всё это на примере отдельных судеб и философии жизни, а также предостерегают от тяжких последствий, которые неизбежно следуют за разобщённостью людей.
Оглавление
АННУШКА 1 – 91
«ПРОЖЖЁНКИ» 91 – 126
ОСТРОВ НЕВЕЗЕНИЯ 127 – 150
СЛУЖЕБНЫЙ ОБМАН
АННУШКА
Содержание
1964 год Первые лица
Первое знакомство
Башня
Движение к звёздам
Удар судьбы
«Да будет свет!»
«Конь в пальто»
«Свинарка и пастух»
Жаровня
«Трудные годы»
В Москву!
Допрос
«Вся власть Советам!»
«Самовар»
Уроки
Раздвоение личности
Бюро райкома:
«Посланцы Ленина в крае»
Бюро райкома:
«Два Вани» и «фанерка»
Бюро райкома:
«Политическая диверсия!»
Посиделки
«Вагончик тронулся»
Родственные души
Две сестры
и кудесник Замоскворечья
Цыганка Сэра
«Не может быть!»
«Золотой чемодан»
«И восхитился линией бедра!»
Поцелуй
«Лули»
Что было дальше
Судьба и судьбы
Фильмотека
О, дай мне Бог сойти с ума,
Как с поезда, в угоду сердцу.
В селенье тихом обогреться,
Покуда леденит зима.
В снегу тропинку проторить
К избе, снаружи незаметной,
Зажечь свечу, поговорить
Без слов с огнём ее заветным.
Юрий Ключников
1964 год
ПЕРВЫЕ ЛИЦА
310-й ПАПА РИМСКИЙ
Павел VI (Джованни Баттиста Монтини)
13-й ПАТРИАРХ МОСКОВСКИЙ И ВСЕЯ РУСИ
Алексий I (Сергей Владимирович Симанский)
3-й ГЕНЕРАЛЬНЫЙ СЕКРЕТАРЬ ООН
У Тан
ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦК КПСС, ПРЕДСЕДАТЕЛЬ СОВЕТА МИНИСТРОВ СССР
Никита Сергеевич Хрущёв (до отставки 14 октября 1964 года)
ПЕРВЫЙ СЕКРЕТАРЬ ЦК КПСС
Леонид Ильич Брежнев
36-Й ПРЕЗИДЕНТ США
Линдон Джонсон
67-й, 68-й ПРЕМЬЕР-МИНИСТРЫ ВЕЛИКОБРИТАНИИ
Александр (Алек) Фредерик Дуглас-Хьюм (до 16 октября 1964 года), после выборов Джеймс Гарольд Вильсон
1-Й ПРЕЗИДЕНТ ПЯТОЙ ФРАНЦУЗСКОЙ РЕСПУБЛИКИ
Шарль де Голль
ПРЕДСЕДАТЕЛЬ КОЛХОЗА «СВЕТ КОММУНИЗМА»
Трофим Никифорович Чумхов
Просторы России! Всё есть в этой фразе:
И топот копыт и журчанье реки.
На многие вёрсты раскинулись сразу
Посёлки, деревни и городки.
Первое знакомство
Заканчивалась зима 1964 года. В «Новогоднем поздравлении советскому народу» с гордостью говорилось: «Год, который мы прожили, венчает великое десятилетие в жизни нашей страны. Народы нашей Родины вышли на новые рубежи коммунистического наступления. Советские люди с гордым сознанием выполненного долга обозревают пройденный в 1963 году путь». Среди этапов пути назывались новые успехи в штурме космоса – полёты советских героев-космонавтов Валерия Быковского и особенно Валентины Николаевой-Терешковой, подчёркивались важные практические шаги по пути разрядки международной напряженности и укрепления дела мира, успешному выполнению Программы КПСС, осуществлению важных мер по ускорению темпов создания материально-технической базы коммунизма.
«Мы расстаёмся с уходящим 1963 годом добрыми друзьями», – тепло говорилось в новогодних газетах. И вот минуло уже почти два месяца нового года, и жилось на необъятных просторах светло и уверенно. Или почти светло и почти уверенно.
Колхоз «Свет коммунизма», один из сотен под таким же названием, обильно рассеянным по стране после недавнего 22-го съезда КПСС, провозгласившего курс на построение коммунизма, расположился на берегах могучей северной реки. В колхоз входили четыре крупных поселения. Они окаймляли крупный, на десятки километров, остров посреди реки. Остров был так велик, что на нём встречались непроходимые леса и даже образовалось озеро под названием Кордон, любимое место отдыха для детворы и приезжающих на отдых горожан. Управление колхозом осуществлялось с центральной усадьбы, которая именовалась Островком. Островцом же назывался районный центр, до которого было свыше пятидесяти верст береговой дороги. Район, соответственно, назывался Островецким. И лишь областной центр именовался Островом. Познакомимся же поближе с природой, людьми и историями этого удивительного края.
Зимняя дорога шла под уклон. Внизу довольно обширное пространство было усеяно безмолвным войском вмёрзшей в лёд осоки, среди которого хаотично рассыпались, словно бессонные часовые, кусты ивняка. Через речку, один из многочисленных притоков могучей реки-соседки, кормилицы и поилицы, перекинут мост, прежде неопрятный и ветхий, но прошлым летом поправленный «до уровня проезжаемости», как говаривали местные водители. Но что-то напортачили с фундаментом, образовался водоворот, вода под мостом не замерзала в любую стужу, здесь всегда парило, как в бане, поэтому приходилось передвигаться по мосту, словно по полосе препятствий, рискуя поминутно свалиться в тёмную бездну. Настил постоянно покрывался наледью, и деревенские мальчишки приспособили его для игры в хоккей,
только-только входящий в моду, уступая дорогу редким автомашинам и повозкам. Клюшки мастерили сами, а вместо шайб использовали старые подошвы кирзовых сапог.
Вечерело. Анна Ивановна Сахонова, бригадир Островковского отделения колхоза «Свет коммунизма», набегавшись за день по неотложным делам, уже по дороге домой, свернула с укатанной дороги вправо, где на берегу речки темнело здание лесопилки. Колхоз строился, расширялся, деловой древесины шло много. Подул встречный ветерок, и приятно пахнуло свежими хвойными опилками. Зоркий глаз Анны Ивановны приметил три здоровенные копны опилок и сучьев и огромные кряжи, которые приволокли вчера с дальней порубки для экстренной распиловки. Однако случилась поломка на сельской электростанции – пилорама весь день простояла без дела. Всё было припорошено свежим снегом. Кряжи, словно чёрные привидения, выглядывали из-под снежных шапок. Картина причудливая, только художнику рисовать. Анна Ивановна была не художником, а практиком. Подозрительных следов, указывающих на действия расхитителей (и на что в первую очередь обращала внимание Анна Ивановна), нигде не наблюдалось.
К дощатому сараю лесопилки, сбоку, было приделано кирпичное здание электростанции. Вообще-то, электростанция – это громко сказано. На бетонном основании тремя болтами (четвёртый не подошёл по размеру, и его, не долго думая, срезали автогеном) был прикручен 50-киловаттный генератор, приводимый в действие дизельным двигателем. Говорили, что подобные станции разрабатывались для условий Крайнего Севера и Антарктиды, где они превосходно себя зарекомендовали. Промышленность освоила выпуск этих простых и надёжных агрегатов, которыми и были оснащены
средней руки поселения, куда ещё не дотянулись нити большой электрификации, но где уже отвыкли от лучинной дикости средневековья. Электростанция в Острове работала не постоянно, а по требованию и по графику. Требования исходили от председателей – колхоза и сельсовета – для обеспечения тех или иных хозяйственных или общественно-политических мероприятий, а график предназначался для населения. Стук дизеля за речкой означал свет в доме, тишина означала мрак и привычную керосиновую лампу. Телевизоров и холодильников на селе ещё не было. Командовал станцией расторопный и умелый мужик Фёдор Степанович Цехаров. Годами он превосходил Анну Ивановну не так уж и много, лет на пять всего, но разнообразными умениями снискал всеобщее уважение. Чуть что сломается – швейная машинка, сепаратор ли – все идут к нему. И отказа не получают.
Башня
В прошлом году Фёдор Степанович приобрёл и районную, и чуть ли не областную известность. На пригорке, в версте отсюда, была построена новая водонапорная башня. Для стройки пригласили умельцев из соседнего района, славящихся передаваемым из поколение в поколение секретом особого строительного раствора, не подвластного времени и непогоде. Они в каких-то два месяца возвели круглую башню, глядя на которую колхозники, и особенно приезжавшие гостевать горожане не переставали восхищаться:
– Башня на диво! Ну, прямо как в Кремле!
Умельцы получили по договору денежную и натуральную оплату и собирались отбыть восвояси. Их отъезду предшествовал разговор с председателем колхоза Трофимом Никифоровичем Чумховым.
– Мужики, работа у вас знатная, спору нет, – говорил он, обходя дугой вознесшееся в небо изящное сооружение, где каждый кирпичик сидел ровно и прочно, как зёрна в початке кукурузы, с недавнего времени ставшей почётной культурой на всех землях необъятной нашей страны, в том числе и на северных пустошах Островка. – Умеете, умеете. Нечего сказать.
Каменщики самодовольно усмехались, догадываясь о направлении последующего разговора и зная, к какому берегу он выведет.
– Однако, мужики, полдела – это не дело, – продолжал Чумхов. – Дом без крыши – хуже землянки.
– Не мастера мы по кровле, – отговаривался старшина каменщиков, – наше дело выйти на уровень – и баста. Крышу пусть другие делают. А мы нет... Мы – каменщики...
Но Чумхов, зачарованный каменными узорами, которые в трёх местах опоясали цилиндр водокачки, и в глубине уверенный, что русский мужик на все руки мастер, продолжал уговоры. Он считал себя искусным оратором, и только сравнение с Троцким («споришь, как Троцкий!»), которое однажды сделал про него заезжий лектор общества «Знание», сильно испортило ему мнение о самом себе. Но в данном случае он не скупился на слова и доводы. В ход пошли строительные заклинания «под ключ», «аккордный наряд» и прочие невообразимо убедительные словеса. Чумхов вёл себя настойчиво, и настойчивость его объяснялась просто. Приближалась 45-я годовщина Великого Октября, и ему, старому колхозному лису, очень хотелось утереть нос всем своим соседям-завистникам и предъявить районному
руководству новостройку, отмеченную принципом: «Выше. Лучше. Быстрее». Он стал «заводиться». В разгар вспыхнувшей дискуссии он приказал подошедшей на разговор Анне Ивановне срочно доставить из колхозной конторы текст заключённого со строителями договора, долго читал, шевеля губами, хмурился, наконец, найдя нужное место, широко улыбнулся и зажмурился от удовольствия, как кот на прогретой солнцем завалинке:
– Вот, мужики, читайте: «... и выполнять другие работы...»
Старшина достал очки, испуганно взял бумагу, вчитавшись, перевёл дух:
– Нет, Трофим Никифорович, на понт меня не возьмёте. Тут написано: «... и другие каркасные работы». Крыша – это не каркас...
Председательская карта была бита. Но он, продолжая упорствовать, ещё долго уговаривал мастеров, как он выражался, «уделать шатровую крышу», соблазнял их тем, что можно будет, вдобавок к денежной оплате, забрать остатки пиломатериалов, которых, как известно, остаётся против сметы почти наполовину. Даже Анна Ивановна почувствовала неловкость от всего происходящего. У неё был дар употреблять к месту удачные поговорки, которых она помнила великое множество. Не удержалась и в этот раз:
– И сладок мёд, а в жару киснет, – сказала она, непонятно к кому обращаясь. Мастера, пошептавшись в сторонке, согласились было «залезть на крышу», но заломили цену – в треть уже полученной за кладку стен. Это вывело Чумхова из себя. Он топнул ногой, застонал от острой боли и закричал вне себя:
– Кровопийцы! Мерзавцы! Птицы высокого полёта! Высоко им, видите ли! Вон из моего колхоза! Чтобы и духу вашего здесь не было!..
Председатель, что и говорить, был жадноват. Он обожал широкие строительные проекты, но платил за работу крайне неохотно. По этой причине всё местное население, еще не уехавшее в поисках лучшей доли в города, предпочитало работать «на постоянной», то есть на машинном дворе или на ферме, избегая участия в строительных мероприятиях, справедливо полагая, что всё равно одурачат. Последним актом общинно-колхозных деяний стал ремонт упоминаемого выше моста через речку. Произвели работу с ледяным сюрпризом не специально, но хуже, чем специально. Если понуждать человека делать ненавистный труд, да ещё обижать с оплатой, которая в старое время называлась вознаграждением, то в итоге и получится чёрт знает что. Колхозники, зная про этот первородный грех социалистической
деревенской экономики, бежали от строительных нарядов, как от огня, и постепенно, ещё с конца 50-х годов, эти наряды стали переходить в руки отхожих работников, сначала из областей с традиционно ремесленным, но избыточным населением, а затем к посланцам закавказских республик.
Трофим Никифорович знал про это очевидное обстоятельство, но ничего поделать не мог и не хотел. Во-первых, не мог протестовать против устоявшейся системы, благословляемой решениями партии и правительства о специализации труда и негласном поощрении внутрисоюзной сезонной и постоянной миграции населения, а, во-вторых, – и это оказалось во время принятия решений по денежным вопросам первостепенным, – не мог совладать со своей председательской скупостью. Он приехал в Остров задолго до войны, в числе двадцатипятитысячников. Приехал налегке, «в фуфайке», как говорили про людей, не обременённых излишним имуществом. Он был уже не мальчиком, а закалённым борцом за социалистические идеалы. Во время кулацкого мятежа в родных ему оренбургских степях молодой комсомолец Чумхов попал в руки рассвирепевшей кулацкой молодёжи. Его зверски пытали, серьёзно повредили ногу, которую впоследствии врачи едва смогли спасти. Остались последствия: хромота, специальная обувь, опасность неосторожных движений, которые приводили к приступам нестерпимой боли, как давеча во время поединка с каменщиками. Спасли его от верной гибели в степях красноармейцы из отряда особого назначения НКВД, которые доставили его, полуживого, сначала в райком, а затем, стонущего, – в больницу. Партбилет, как высшую награду за подвиг, ему вручили прямо на больничной койке. С тех пор он ни разу не изменил делу партии, даже в коварном 37-м, хотя и трясся каждую ночь, как осенний лист на ветру. Тогда у него на время даже онемела покалеченная нога. С той далёкой поры он смертельно ненавидел кулаков и попутно всех тех, кто помышлял получать от общества больше, чем предполагал сам Трофим Никифорович.
На великую войну в связи с инвалидностью он не попал, но от предложений переехать в районный центр, переключиться на партийную или советскую работу, всячески отказывался. «Засел на Островке капитально, как Робинзон Крузо», – любил он повторять своим детям, Владимиру и Алевтине, когда они подросли и стали задаваться вопросом о причине их проживания в такой исключительной глуши. По
окончании ими школы, однако, он не стал усиленно направлять их в сельскохозяйственные институты, как традиционно поступали со своими отпрысками его коллеги-председатели, а поочерёдно, в соответствии с желаниями, направил в Москву. Владимир поступил в геологический институт, а Алевтина – на биологический, в Ломоносовский МГУ.
История с кровлей на башне тут же облетела всё село. Кто-то серчал на заезжих строителей, кто-то сочувствовал им. В самом деле – полезай на двадцатиметровую верхотуру, чтобы сломить себе голову за жалкую колхозную подачку. Хотя деньги уже третий год были «новые», утяжелённые в десять раз, но зримой величины, как золотые десятки ещё не забытой поры НЭПа, они не имели. Анна Ивановна по приказу Чумхова обошла всех колхозников, «у кого руки приставлены правильным концом», чтобы сколотить бригаду кровельщиков-добровольцев, но все наотрез отказались. Про Фёдора Степановича, считавшегося приложением к неяркому вечернему электрическому освещению, она почему-то поначалу не вспомнила. Фёдор Степанович сам вызвался покончить с позорящей колхоз строительной «незавершёнкой».