Н.Г.Николаева

Н.В.КРУШЕВСКИЙ В ОЦЕНКЕ РАДВАНЬСКОЙ-УИЛЬЯМС


Иоанна Радваньска-Уильямс (Joanna Radwańska-Williams), полька по происхождению, живет и работает в провинции Макао (КНР), в Китайском Политехническом институте, в школе бизнеса. Является в настоящий момент самым крупным зарубежным исследователем научного творчества Н.В.Крушевского, выдающегося представителя Казанской лингвистической школы. Рассмотрению его идей она посвятила несколько работ, в том числе большую монографию «The Linguistic Theory of Mikołaj Kruszewski» в серии «Studies in the history of the language sciences. 72 » (Амстердам / Филадельфия, 1993. – 204 с.). Эту книгу автор подарила нам, казанским языковедам, участникам Международной конференции в Кракове, посвященной 160-летию со дня рождений И.А.Бодуэна де Куртенэ (2005). Последнюю работу о Н.В.Крушевском Радваньска-Уильямс опубликовала в 2011 году в краковском журнале LingVaria (Półrocznik wydziału polonistyki Uniwersytetu Jagellońskiego, 2011, № 1, с. 229-239). Статья называется: «The relationship between Baudouin and Kruszewski in its psychological and biographical aspects». Свои работы Радваньска пишет в основном на английском языке. Однако есть статьи, написанные на польском и русском языках. В последнем случае имеется в виду статья «Восприятие теории Крушевского западными лингвистами» (Русистика, 1993, № 1, с. 80-91).

Радваньска рассматривает творчество Крушевского на фоне идей Бодуэна и Соссюра и считает, что в ряде случаев его понимание языковых категорий отличалось от их понимания, причем в более соответствующую истине сторону. В то же время Крушевский и Бодуэн как представители единой школы языкознания, Казанской лингвистической школы (или, как говорил Соссюр, «русской школы»), во многих идеях предшествовали швейцарскому ученому и решали стоявшие перед наукой задачи в более прогрессивном направлении.

По мнению Радваньской, Бодуэн и Крушевский придерживались противоположных подходов к исследованию языка. Бодуэн руководствовался индуктивным методом, Крушевский – дедуктивным. Путь научного исследования Бодуэна таков: языковые факты – обобщения – теория. Крушевский исходил из общих законов языка, которые управляли языком. Так, он считал, что Бодуэн де Куртенэ открыл всеобщий закон переинтеграции как закон, управляющий развитием грамматического строя языка.

Проявилось то, что Крушевский изучал в университете философию английского логического позитивизма, был хорошо знаком с законами научной логики и в определенной мере пытался применить их к языку. Но он не был сторонником логической школы языкознания. Себя он считал, по мнению Радваньской, младограмматиком. Именно у них он перенял идею языковых законов. Но не соглашался со сторонниками этого направления в главном: он под влиянием идей Бодуэна предпочитал изучать живые языки.

Крушевский с энтузиазмом принял идею младограмматизма, но понял ее по-своему: он пытался сделать лингвистику наукой. Он находился вне этого движения – и географически (не имел доступа в это сообщество), и интеллектуально: соглашаясь в широком смысле с младограмматиками, он критиковал их метод как неадекватный поставленным ими целям. Младограмматики исходили из исторической трактовки звуковых законов. Крушевский отвергает историческое понимание звуковых законов, но считает, что звуковые законы следует искать в существовании живого языка или, как бы мы сказали сейчас, в плане синхронии.

В отношении к синхронии и диахронии Бодуэн де Куртенэ и Крушевский не были столь категоричны, как Соссюр, утверждая, что в языковой системе действует внутренняя динамика («Русистика»). Крушевский не признавал жесткого разграничения синхронии и диахронии языка, а пытался соединить диахроническую перспективу изучения языка с синхронической, - считает Радваньска (монография). Добавим от себя, что и в этом он был полностью солидарен с Бодуэном де Куртенэ, который призывал изучать язык как феномен постоянно функционирующий и одновременно постоянно развивающийся. Собственно, это был основной методологический принцип Казанской лингвистической школы. А научная школа, как известно, провозглашает единый взгляд на предмет науки и единую методику его изучения.

Предпочтение дедуктивного подхода к языку позволило Крушевскому, как считает Радваньска, первому в мировой лингвистике создать в его диссертации «Очерк науки о языке» (1883) целостную структурную теорию языка, за тридцать лет до «Курса общей лингвистики» (1916) Ф. де Соссюра («Русистика», с. 80). Радваньска ссылается на Р.Якобсона, который считал, что Крушевский – это один из основателей современной лингвистической теории, но его работы остались неизвестными за пределами славянской лингвистической традиции. Это очевидно, если сравнить его место в науке с традиционной значимостью Соссюра. Сравнение с Соссюром особенно подходящее, так как теория Крушевского считается одним из источников теории Соссюра.

Р.Якобсон видел предпосылки соссюровского структурализма в традиции казанской школы славистики, основанной в 70-80-е годы учителем и наставником Крушевского Бодуэном де Куртенэ. Петербургские ученики Бодуэна – Л.В.Щерба и Е.Д.Поливанов – по словам американского ученого Эдварда Станкевича, которые цитирует Радваньска-Уильямс, признавали, что они ничего нового после идей казанской школы Бодуэна и Крушевского не узнали из «Курса общей лингвистики» Соссюра. Хотя эти утверждения, - считает Радваньска, - могут быть преувеличенными, они исторически интригующи. Соссюр был, по крайней мере, знаком с основными идеями Крушевского, которые он мог узнать из немецких переводов работ казанского ученого.

И Радваньска-Уильямс приводит подтверждения этой мысли. «В 1881 году, - пишет она, - появляется первая работа Крушевского на немецком языке «Ueber die Lautabwechslung». Хотя эта работа появится в Казани (так как она не была принята западными журналами), она получила отклик в нескольких рецензиях на Западе. Рецензию на эту работу написал и Карл Бругман (Literarisches Centralblatt für Deutschland 32 N 12). Главная работа Крушевского, «Очерк науки о языке» (Казань, 1883), появилась в немецком переводе в журнале Internationale Zeitschrift für allgemeine Schprachwissenschaft в 1884-1890 годах. Идеи Крушевского учитывал даже Герман Пауль при переизданиях своей книги Principien der Sprachgeschichte (изд. 3, с. 46)».

По крайней мере, сам Соссюр в 1908 году пишет, что Бодуэн и Крушевский «стояли ближе, чем кто-нибудь другой к теоретическому пониманию языка» («Русистика»). И Якобсон постоянно обращается к Крушевскому за теоретическим вдохновением, пишет Радваньска-Уильямс. Она приводит еще один факт оценки научного творчества Н.Крушевского европейскими учеными.

Английский ученый К.Х.Алброу в недавней статье «The Kazan School and the London School» (Albrow 1981) указывает на влияние, которое Крушевский оказал на самого Фирта в понимании различия между фонетической природой звуков и их функцией в фонологической структуре языка. Крушевский, по словам Алброу, является предшественником не только Пражской школы, но и других направлений в современной лингвистике. Сам же Дж.Фирт считал, что Крушевский и Соссюр работали параллельно над кругом одних и тех же теоретических проблем. Но здесь важно подчеркнуть хронологию: Крушевский занимался этими проблемами значительно раньше Фердинанда де Соссюра.

Свою монографию о Крушевском И.Радваньска-Уильямс начинает и заканчивает небольшим разделом «Kruszewski’s place in the history of linguistics» (своего рода рамочная конструкция научного текста). Начинается этот раздел словами: «Николай Крушевский - одна из исторических фигур структуралистской теории начала ХХ века» (с. 1). Эти слова перекликаются с тезисом шведского ученого Б.Коллиндера: «Можно сказать, что молодые казанские лингвисты образовали авангард современного структурализма» (B.Kollinder. Les origins du structuralism. «Acta Universitatis Upsaliensis». Nova series, I; I. Stokholm – Göteborg – Uppsala, 1962, p. 13). Это лестная, но все же односторонняя оценка заслуг Бодуэна и его казанских учеников. Можно без преувеличения сказать, что представители Казанской лингвистической школы стояли у истоков многих проблем, которые займут умы ученых ХХ века.