ЕГОР ЧЕРЛАК

[email protected]


НАСЛЕДНИК ВТОРОЙ ОЧЕРЕДИ

опыт пафосного римейка в восьми картинах, не считая пролога и эпилога


Пролог

Старинная лаборатория, заполненная ретортами, колбами, пробирками. На полках громоздятся покрытые вековой пылью книги. Занимая центральное место, на стене висит большой сачок. Откуда-то сверху пробивается скупой размытый свет.

Подряхлевший Дуремар в очках, в старой залатанной кофте и в шлёпанцах на босу ногу колдует над кастрюлькой, шипящей на спиртовке.

Кричит сверчок.


ДУРЕМАР (негромко напевает). Тара… Тара-ра… Тара-ра-бум… Бумбия… Нет, пыльца крестоцветной белопероне тут явно не подходит… А если желчь куницы попробовать?.. Так, совсем чуть-чуть… Добавим-ка толченый янтарь… Тара-ра… Тара-ра-бумбия…

(нюхает содержимое кастрюльки)

Хм-м… Чепуха какая-то выходит… Ах, старый болван, я же вяленые листья филодондрона положить забыл! Десяток капель сока хамецеруса семидольного тоже не помешают… Так… Перемешиваем, подогреваем…


Дуремар размешивает содержимое кастрюльки. Неожиданно ёмкость начинает плеваться пеной, шипит и заливает спиртовку. Испуганный Дуремар валится на пол, следом летят кастрюля, спиртовка. С полок падают всевозможные склянки, пузырьки… Помещение заполняется едким дымом.


ДУРЕМАР (с отчаяньем). Проклятье! Три тысячи жаб и одна мокрица! Да откуда, откуда мне знать, как делается этот несчастный хлороформ!.. Он думает, что коли я лекарь, то любой состав получить могу. А я не знаю, решительно ничего не знаю, всё позабыл, что знал. Кое-что знал лет 25 назад, а теперь ничего не помню…

(не без труда поднимается с пола, собирает склянки)

Да, лет 25 назад… Тогда я умел почти всё, я был знаменит, был уважаем. Сам господин Карабас за честь почитал пользоваться у меня. За один присест я мог поставить ему до сорока отборнейших пиявок!.. А сейчас позабыл. Всё, всё решительно позабыл…

(устанавливает на место горелку, протирает очки)

В толк никак не возьму: зачем Карлуше хлороформ? Ну, допустим: коллекция… Ну, положим: мухи, шмели, жужелицы всякие… Только немощный больной Дуремар тут с какого боку?.. Привык он там в своих заграницах пустяками забавляться.

(снимает со стены сачок, взмахивает им, изображая, что кого-то ловит)

Вот и вёз бы оттуда этот хлороформ! А нам здесь он без надобности. Жили без хлороформа сто лет – и ещё столько же проживём!.. Да и стар я такие опыты ставить. Ничего не помню, решительно ничего… Лет 25 назад ещё помнил, а теперь…

(машет рукой. Возится с кастрюлькой, напевает)

Тара… Тара-ра… Тара-ра-бумбия… Сижу на тумбе я…


Дуремар вновь разжигает огонь, наливает в кастрюльку какую-то жидкость, добавляет в неё таинственные компоненты... Бормочет что-то, но все звуки глушатся усилившимся пением сверчка.


Картина первая


Фойе театра, который в своё время отыскали Буратино и Папа Карло. Богатые портьеры, витражи, тяжёлая люстра, помпезные колонны – всё говорит о солидности и даже академичности заведения. На самом видном месте – мемориальный очаг, выполненный из мрамора, декорированный золотом. Задний план прикрыт занавесом.

Входят Буратино, Карабас, Пьеро и Карлуша. Карабас нагружен саквояжами, чемоданами, планшетами с засушенными насекомыми. Под мышкой у него полосатый колпачок.


ПЬЕРО (нарочито бодро). Вот, сами извольте убедиться, Буратино Карлыч. Всё-с в наилучшем порядке, учреждение, не побоюсь этого слова, процветает. Средняя заполняемость зала в прошлом квартале достигла 72 процентов. И это при том, что в первом полугодии данный показатель был гораздо ниже-с… Гораздо…


БУРАТИНО. Недурно, милейший. А как у вас с этим?.. С творчеством?

ПЬЕРО (кладёт в рот конфету). На должном уровне состояния, Буратино Карлыч... Бывает, и на фестивали выбираемся. А в позатом году грамотку от министерства получили. Почётную!

БУРАТИНО (оборачивается к Карлуше). Ты слышал, Карлушенька? Грамоту получили!


КАРЛУША. Да, папенька. А грамоту – это хорошо?


БУРАТИНО. Это препрелестно, сын мой! Это замечательно!..

(осматривается)

Ах, если бы вы знали, как я рад, что, наконец, вернулся! Столько лет, столько лет потрачено! И на что? На пошлейшие лондонские мюзиклы, на глупые берлинские постановки, на тошнотворные лав-стори для зажравшихся французов…

(разводит руками)

Да, не спорю, был успех. И нередко – шумный. Слава, заголовки в газетах: «Очередной шедевр от мистера Буратино», «Новое слово мэтра современной режиссуры», «Мастер-класс мсье Буратино»… А поклонницы!..

(к Карабасу)

Карабасушка, дружок, ты не припомнишь, сколько писем пришло мне после той сенсационной постановки?.. Ну, когда мы на бис весь вечер выходили?


КАРАБАС. Кого?


ПЬЕРО. Вы, Буратино Карлыч, вероятно, «Хрустальную лестницу» в виду держите-с? Как же, как же, мы тут тоже читаем печатные органы!


БУРАТИНО. Да нет!


ПЬЕРО. Тогда – «Волшебную комнату»?


БУРАТИНО (топает ногой). Нет же, нет!..


КАРЛУША. Папенька, ты о «Необыкновенном замке» говоришь?


БУРАТИНО. Да! Именно!.. Карабасушка, так сколько?


КАРАБАС. Кого?


БУРАТИНО (почти кричит). Сколько писем, спрашиваю, получили мы после премьеры «Необыкновенного замка»? Не считая емэйлов и эсэмэсок разных?


КАРАБАС. А стамесок там, Буратинкарлыч, не было. Пила была, рубанков всяких чёртова уйма… А стамесок – нет, не было.


Буратино с безнадёжным видом машет рукой.


КАРАБАС (протягивает Буратино колпак). А колпачок бы надели, Буратинкарлыч! Зябко тут, сыро...

ПЬЕРО (горячо). И ничуть! Ну, ежели только самую ничтожную малость… А что вы хотите, конец отчётного периода, отопление для экономии отключили… Накопились некоторые коммунальные долги-с… Но у нас на сей случай имеется альтернативный источник гигакалорий. Обратите внимание.

(указывает на мраморный очаг)


БУРАТИНО. Ба, ба, ба! Очаг! Очагушка! Тот самый… Неужто – тот самый? Пьеро, дорогой, если б ты знал, сколько у меня воспоминаний с ним связано…

(подходит к очагу)

Милый, милый очаг! Родной. Я приветствую твоё существование, которое уже много лет направлено на яркие идеалы тепла и освещения!

(целует очаг, смахивает слезу)

Признавайтесь, любезный, а вы, вероятно, тут уже и думать обо мне позабыли?


ПЬЕРО. Помилуйте, Буратино Карлыч! Как можно-с!.. Неужто мы без понятия тезиса, что после кончины досточтимого батюшки вашего – господина Карло – только вы являетесь полноправным хозяином театра? И вот он в вашем распоряжении.

(обводит рукой пространство)

Правда, крышу подлатать не мешало бы. Зрители иной раз – по осени особенно – с зонтиками на представлении сидят… В гримуборных полы чего-то проседать стали… А бутафорный цех мы от греха подальше в аренду сдали.


БУРАТИНО. В аренду? Что за пошлость?!. Кому сдали? Как?..


ПЬЕРО. А трактирщику-с. Там теперь филиал ресторана «Тридцать три пескаря» будет. Неблагоприятные обстоятельства финансового бюджета, знаете ли…

(отправляет в рот конфету)

Некоторые трудности… Временные-с.


БУРАТИНО. Что за нелепость? Аренда… Милейший, позвольте напомнить: это всё-таки театр! Светоч и так далее…


ПЬЕРО. Совершенно с вами согласен... Но трактирщик пообещал для господ актёров скидки. До 20 процентов.


БУРАТИНО. Боже мой! Ресторан, скидки… Только их оставишь – и уже трактир! Стоит отбыть в зарубежную творческую командировку, и сразу, пожалуйста… Кабак!


КАРЛУША. Папенька, а ты помнишь, какую прекрасную пасту нам подавали в том чудесном кафе в Пизе? Ну, на площади… А какие там равиоли!

БУРАТИНО (мрачно). Здесь надо говорить пельмени, сын мой. Пель-ме-ни. Привыкай.

КАРЛУША. Мел-пе-ни?.. Как ты сказал – пел-не-ми?.. Меп... Ужасно! Неужели здесь нет равиоли?.. Почему в Пизе всё было, а тут ничего нет? В самолётах нет гигиенических салфеток, в гостиницах на ресепшене – телефонных справочников… У дикторов на вокзале голоса как у утопленников, а в придорожном бистро в пластмассовом стаканчике плавает пакетик с верёвкой… Хлороформа – и того нет!


БУРАТИНО. Хлороформ, Карлуша, будет. Дуремар мне уже пообещал.


КАРЛУША. А сачок, папенька?


БУРАТИНО (ерошит сыну волосы). Будет тебе и сачок. Ты, Карлуша, тут свою коллекцию пополнишь. Знаешь, какие здесь жуки водятся!

(взгляд на Пьеро)

Жучищи… Жучары!


КАРЛУША. А сверчки?


БУРАТИНО. Что – сверчки?


КАРЛУША. А сверчки, папенька, здесь есть?


БУРАТИНО. Хм… Сверчки… Даже и не знаю…

(к Пьеро)

Любезный, а как тут у вас насчёт сверчков?


ПЬЕРО. Что вы, Буратино Карлыч! Не держим-с. Ни сверчков, ни тараканов, ни иных каких тлей – ни-ни. Может, и были когда, только всех повывели. У нас же учреждение высокой культурности обслуживания. Заполняемость зала в первом полугодии…


БУРАТИНО. Да, да, милейший, я помню. Спасибо.


КАРЛУША (Карабасу). Вот! Что я говорил... Сверчков – и тех нет.


КАРАБАС. Хомячков да сусликов всяких аккурат перед несчастьем много было. Расплодились – до ужаса.


БУРАТИНО. Перед каким несчастьем, Карабасушка?


КАРАБАС. Кого?


БУРАТИНО (очень громко). О каком несчастье ты толкуешь?


КАРАБАС. А когда Дуремар черепаху в пруду изловил – вот о каком.


Внезапно открывается занавес, скрывавший часть сцены. Перед героями предстаёт Мальвина. Она в длинном чёрном кожаном пальто.

МАЛЬВИНА (заламывая руки, трагическим тоном). Куклы, псы, сверчки и головастики, ушастые мартышки, сороконожки, инфузории-туфельки, голенастые фазаны, обитающие в зоосадах, и те, кого не взять ни гарпуном ни дустом – словом, все жизни, все жизни…

(падает перед Буратино на колени, картинно рыдает)


Буратино застывает в изумлении, но затем бурно хлопает, подходит к Мальвине, поднимает её.


БУРАТИНО. Браво! Браво!.. Прелесть!.. Мальвинушка, душа моя, да ты совсем не изменилась. Ничуть.

(подзывает к себе сына)

Карлуша, сынок, познакомься с тётей. Это замечательная тётенька. Актриса, верный друг, наставник молодёжи…

(целуя Мальвину в лоб)

Когда-то я даже был немножко влюблён в эту тётю.


Карлуша церемонно кланяется Мальвине. Та улыбается и треплет мальчика по щеке.


МАЛЬВИНА. Ах, какой славненький! Неужели – сынок? Похож, похож…


БУРАТИНО. Да, многие усматривают сходство…

(указывает на занавес)

А это, прошу прощения… Инфузории, мартышки головастые… Что это?


ПЬЕРО. Сюрприз-с. Готовим премьеру. Движемся поступательно вперёд, обновляем репертуар. Согласно плана, ротация постановок должна составлять 35 процентов.


МАЛЬВИНА. …А ещё – это мой бенефис. Юбилей сценической деятельности.


БУРАТИНО. Поздравляю! Аплодирую… Но отчего такая мерихлюндия? Бенефис, юбилей – а ты в чёрном…


МАЛЬВИНА (кокетливо). Это траур по моей жизни.


БУРАТИНО (грозит ей пальцем). Ух, шалунья! Проказница… Узнаю тебя, узнаю… Ну так когда же прогон, премьера?


ПЬЕРО. Сегодня вечером, Буратино Карлыч. Сначала, как водится, фуршет в честь приятности по случаю приезда. Потом – самое премьера-с. Ну а уж после – банкет.


КАРАБАС. У-у… Букетов нам с Буратинкарлычем завсегда тьму тьмущую дарили. И в Венеции, и в Неаполе, а в Пизе-городе – особливо.

(пытается напялить на Буратино колпак, тот уклоняется)

Колпачок всё ж-таки одеть следует, Буратинкарлыч. Не ровён час, застынете. Климат-то, климат тутошний…

ПЬЕРО. А не желаете театр осмотреть? В малом зале мы на 55 процентов интерьер обновили. В галерее портьеры поменяли, стены в благоприятные цвета колера покрасили.


БУРАТИНО. Неужели? Как это мило…


ПЬЕРО (делает приглашающий жест). А оттуда напрямик в буфет проследуем-с. Там уже накрыто. Устали с дороги-то? Может, конфеток желаете?..


Мальвина подхватывает Буратино под локоть. Все направляются к выходу.


КАРАБАС (семенит за уходящими). Буратинкарлыч, а колпачок? Не бог весть труд какой – колпачок накинуть. Головку застудите…


Все уходят. На сцене остаётся только Карлуша. Он задержался, услышав, что где-то стрекочет сверчок. Карлуша на цыпочках обходит всё помещение, прислушиваясь к песне сверчка. Удовлетворившись результатами поиска, Карлуша потирает руки и тихонько выходит из комнаты.


Картина вторая


В одном из подсобных помещений театра сидят Базилио, Алиса и Карабас. Лиса и Кот одеты по-казачьи. На импровизированном столе – нехитрая снедь, молоко в пакетах. У Карабаса в руках сачок.


АЛИСА (возвращая на стол стакан и обращаясь к Карабасу). И нечего, дяденька так на меня пялиться. Ну, пью. Ну и что? Лисы, между прочим, молоко пьют чаще, чем вы думаете. Меньшинство пьёт открыто, как я, а большинство тайно.


БАЗИЛИО. Ты это… Ты не очень-то налегай… Кроме тебя тут и другие члены имеются.

(поворачивается к Карабасу)

А верно, дяденька, говорят, что поперёк всей вашей Италии цепь протянута?


КАРАБАС. Во, колхоз!.. Не цепь – верёвочка шелковая. Да с перламутровой позолотою.


БАЗИЛИО. Ух ты!.. А ещё, слыхал, будто бы в техних землях башня до самого неба поставлена. Из цельного хрусталя-камня. А поверх неё, на маковке, кумпол изумрудный день и ночь огнём горит.

КАРАБАС (важно). Видал я и башню. В Пизе-городе стоит… Знатная такая колоколенка, только кривовата малость.

АЛИСА. Глянь-ка!.. Что ни загадай – всё в той Италии имеется… А тигры там есть?


КАРАБАС. Водятся и тигры.


АЛИСА. А кашалоты?


КАРАБАС. И кашалоты.


БАЗИЛИО. А рыжики в Италии произрастают?


КАРАБАС (выпивает). Хоть косой коси. Эка важность – рыжики!.. Мы с Буратинкарлычем в Пизе-городе на воздушном шаре летали. А ты – рыжики…


АЛИСА. А чего ж вы тогда от такой благодати сюда возвернулись? Летали бы там на шарах да рыжиками мочёными угощались…


КАРАБАС. Глупое ты млекопитающее! А театр? Он же после смерти родителя, Папы Карло, то есть, к потомку его перешёл. К Буратинкарлычу. Наследство принять надобно.


БАЗИЛИО. Невелико наследство, хе-хе… Форс один, а ковырнуть… Кладка никчёмная, фундамент, видать, без гидроизоляции делали, повело его, штукатурка сыпется… Зрители – раз в год по обещанию. Школьников да пэтэушников палкой загоняют. А они, балбесы, сидят, ржут, курят прямо в зале. Намедни декорации нам едва не спалили.


АЛИСА. Да и как не ржать? У нас же все главные роли Мальвина играет. Спящая Царевна, Белоснежка, Барби, даже Маугли… – всё она. Кто, думаете, в спектакле «Магический сундучок» роль пятиклассницы Оленьки получил?


КАРАБАС. Кто?


БАЗИЛИО. Мальвина в кожаном пальто. Вот кто!


АЛИСА. Да, она. Прима, блин!.. Одним глазом в могилу смотрит, а другим – ищет в пьесах зарю новой жизни. А ты тут надрывайся, играй весёлых мотыльков по два спектакля в день. Плюс утренники...


КАРАБАС. Кого? А-а… Ты про мотыльков – не шибко… Не то Карлуша быстро в свой хербарий определит.


АЛИСА. Это ты, дяденька, за мальчишку? За сынка Буратино Карлыча?


КАРАБАС. За него самого. В честь деда так прозвали. А натурой – весь в папашку.

(