Фридрих Ницше
Воля к власти. Опыт переоценки всех ценностей.
Какие преимущества представляла христианская мораль-
ная гипотеза?
1) Она придавала человеку абсолютную ценность, в про-
тивоположность его малости и случайности в потоке станов-
ления и исчезновения.
2) Она служила адвокатам Бога, оставляя за миром, не-
смотря на страдание и зло, характер совершенства, включая
сюда и «свободу» — зло являлось полным смысла.
3) Она полагала в человеке знание абсолютных ценно-
стей и тем давала ему нечто важнейшее для адекватного по-
знания.
4) Она охраняла человека от презрения к себе как к че-
ловеку, от восстания с его стороны на жизнь, от отчаяния в
познании: она была средством сохранения.
In summa: мораль была великим средством для проти-
водействия практическому и теоретическому нигилизму.
5. Но среди тех сил, которые взрастила мораль, была прав-
дивость: она в конце концов обращается против морали, от-
крывает ее телеологию, ее корыстное рассмотрение вещей,—
и вот постижение этой издавна вошедшей в плоть и кровь
изолганности, от которой уже отчаялись отделаться, дей-
ствует как стимул.
Мы констатируем теперь в себе потребности, насаж-
денные долгой моральной интерпретацией, они представ-
ляются нам ниже потребностью в неправде; с другой сто-
роны, с ними, по-видимому, связана ценность, ради кото-
рой мы выносим жизнь. Этот антагонизм — не ценить того,
что мы познаем, и не быть более в праве ценить ту ложь, в ко-
торой мы хотели бы себя уверить,— вызывает процесс раз-
ложения.
6. Антиномия вот в чем: поскольку мы верим в мораль, мы
осуждаем бытие.
7. Высшие ценности, в служении которым должна была бы
состоять жизнь человека, в особенности тогда, когда они
предъявляют к нему самые тяжелые и дорого обходящие-
ся требования, эти социальные ценности — дабы усилить их зву-
чание, как неких велений Божьих,— были воздвигнуты над
человеком как «реальность», как надежда, как «истинный»
и грядущий мир. Теперь, когда выясняется низменный ис-
точник этих ценностей, то и вселенная представляется нам
обесцененной, «бессмысленной»… но это только переходное
состояние.
8. Нигилистический вывод (вера в отсутствие ценностей)
как следствие моральной оценки; эгоистическое ненавистно
нам (даже при сознании невозможности неэгоистического);
необходимость нам ненавистна (даже при сознании невозмож-
ности liberum arbitrium’a1 и «умопостигаемой свободы»).
Мы видим, что не достигаем той сферы, куда были вложе-
ны ценности, но тем самым та другая сфера, в которой мы
живем, еще ни мало не выиграла в ценности: напротив того,
мы устали, ибо потеряли главное наше побуждение. «Досе-
ле напрасно!»
9. Пессимизм как форма, предшествующая нигилизму.
10. Пессимизм как сила — в чем? В энергии его логики, как анар-
хизм и нигилизм, как аналитика.
Пессимизм как упадок — в чем? Как изнеженность, как кос-
мополитическая сочувственность, как «tout comprendre»1 и
историзм.
Критическая напряженность: крайности выступают впе-
ред и получают перевес.
11. Логика пессимизма — что влечет ее к крайнему нигилизму? По-
нятие отсутствия ценности, отсутствия смысла: поскольку
моральные оценки скрываются за всеми другими высоки-
ми ценностями.
— Результат: моральные оценки суть обвинительные приго-
воры, отрицания, мораль есть отвращение от воли к бытию…
12. [Падение космологических ценностей]
1.
Нигилизм как психологическое состояние должен будет на-
ступить, во-первых, после поисков во всем совершающем-
ся «смысла», которого в нем нет: ищущий в конце концов
падает духом. Нигилизм является тогда осознанием долго-
го расточения сил, мукой «тщетности», неуверенностью, от-
сутствием возможности как-нибудь отдохнуть, на чем-ни-
будь еще успокоиться — стыдом перед самим собою, как буд-
то самого себя слишком долго обманывал… Искомый смысл
мог бы заключаться в следующем: «осуществление» некое-
го высшего нравственного канона во всем совершающем-
ся, нравственный миропорядок; или рост любви и гармо-
нии в отношении живых существ; или приближение к со-
стоянию всеобщего счастья; или хотя бы устремление к
состоянию всеобщего «ничто» — цель сама по себе есть уже
некоторый смысл. Общее всем этим родам представлений
— предположение, что нечто должно быть достигнуто самим
процессом — и вот наступает сознание, что становлением
ничего не достигается, ничего не обретается… Следователь-
но — разочарование в кажущейся цели становления как при-
чина нигилизма: разочарование по отношению к вполне оп-
ределенной цели, или вообще, сознание несостоятельнос-
ти всех доныне существующих гипотез цели, охватываю-
щих собой весь путь «развития» (человек более не соучастник,
тем паче — не средоточие становления).
Нигилизм как психологическое состояние наступает,
во0вторых, тогда, когда во всем совершающемся и подо всем
совершающимся предполагается некая цельность, система,
даже организация: так что душа, жаждущая восхищения и
благоговения, упивается общим представлением некото-
рой высшей формы власти и управления (если это душа ло-
гика, то достаточно уже абсолютной последовательности и
реальной диалектики, чтобы примирить ее со всем…). Ка-
кое-либо единство, какая-либо форма «монизма»: и как по-
следствие этой веры — человек, чувствующий себя в тесной
связи и глубокой зависимости от некоего бесконечно пре-
вышающего его целого — как бы modus1 божества… «Благо
целого требует самопожертвования отдельного»… и вдруг
— такого «целого» нет! В сущности человек теряет веру в
свою ценность, если через него не действует бесконечно
ценное целое: иначе говоря, он создал такое целое, чтобы
иметь возможность веровать в свою собственную ценность.
Нигилизм как психологическое состояние имеет еще
третью, и последнюю, форму. Если принять те два положения,
что путем становления ничего не достигается и что под всем
становлением нет такого великого единства, в котором ин-
дивид мог бы окончательно потонуть, как в стихии высшей
ценности, то единственным исходом остается возможность
определить весь этот мир становления как морок и измыс-
лить в качестве истинного мира новый — потусторонний на-
шему. Но как только человек распознает, что этот новый
мир создан им только из психологических потребностей и
что он на это не имел решительно никакого права, возни-
кает последняя форма нигилизма, заключающая в себе неве-
рие в метафизический мир,— запрещающая себе веру в истин-
ный мир. С этой точки зрения реальность становления при-
знается единственной реальностью и воспрещаются всякого
рода окольные пути к скрытым мирам и ложным божествам
— но с другой стороны этот мир, отрицать который уже более
не хотят, становится невыносимым…
— Что же в сущности произошло? Сознание отсутствия
всякой ценности было достигнуто, когда стало ясным, что ни
понятием «цели», ни понятием «единства», ни понятием «ис-
тины» не может быть истолкован общий характер бытия.
Ничего этим не достигается и не приобретается, недоста-
ет всеобъемлющего единства во множестве совершающе-
гося: характер бытия не «истинен», а ложен… в конце кон-
цов нет более основания убеждать себя в бытии истинного
мира… Коротко говоря: категории «цели», «единства», «бы-
тия», посредством которых мы сообщили миру ценность,
снова изымаются нами — и мир кажется обесцененным…
Самый общий признак современной эпохи: невероятная убыль
достоинства человека в его собственных глазах. Долгое вре-
мя он вообще — средоточие и трагический герой бытия;
затем он озабочен по меньшей мере тем, чтоб доказать свое
родство с решающей и ценной в себе стороной бытия — так
поступают все метафизики, желающие удержать достоин-
ство человека верою в то, что моральные ценности суть кар-
динальные ценности. Кто расстается с Богом, тот тем креп-
че держится за веру в мораль.
Наш пессимизм: мир не имеет всей той ценности, ко-
торую мы в нем полагали,— сама наша вера так повысила
наши стремления к познанию, что мы не можем теперь не
высказать этого. Прежде всего он является в связи с этим
менее ценным, таким мы ощущаем его ближайшим обра-
зом,— только в том смысле мы пессимисты, в каком твердо
решили без всяких изворотов признаться себе в этой пере-
оценке и перестать на старый лад успокаивать себя разны-
ми песнями и ублажать всяческой ложью.
Именно этим путем мы и обретаем тот пафос, который
влечет нас на поиски новых ценностей. In summa: мир имеет,
быть может, несравненно большую ценность, чем счита-
лось,— мы должны убедиться в наивности наших идеалов и
увидеть в сознании, что давая миру наивысшее истолкова-
ние, не придали нашему человеческому существованию да-
же и умеренно соответствующей ему ценности.
Что было обожествлено? Инстинкты ценности, господ-
ствовавшие в общине (то, что делало возможным ее даль-
нейшее существование).
Что было оклеветано? То, что обособляло высших людей
от низших, стремления, разверзающие пропасти.
Существует глубокое и совершенно неосознанное вли-
яние декаданса даже на идеалы науки — вся наша социоло-
гия служит доказательством этого положения. Ей можно по-
ставить в упрек, что она знакома по опыту только с формой
упадочного общества и неизбежно осуждена принимать свои
собственные упадочные инстинкты за норму социологи-
ческого суждения.
Клонящаяся к упадку жизнь современной Европы форму-
лирует через эти суждения свои общественные идеалы, ко-
торые разительно похожи на идеалы старых, отживших рас.
Поэтому стадный инстинкт, завоевавший теперь вер-
ховенство,— представляет нечто в корне отличное от ин-
стинкта аристократического общества — ведь от ценности еди0
ниц зависит то или другое значение суммы… Вся наша со-
циология не знает другого инстинкта, кроме инстинкта
стада, т. е. суммированных нулей, где каждый нуль имеет «оди-
наковые права», где считается добродетелью быть нулем…
Оценка, с которой в настоящее время подходят к раз-
личным формам общества, во всех отношениях сходна с
той, по которой миру придается большая ценность, чем вой-
не, но это суждение антибиологично, оно само порождение
декаданса жизни… Жизнь есть результат войны, само обще-
ство средство для войны… Господин Герберт Спенсер как
биолог — декадент, таковым же является и как моралист (ви-
дя в победе альтруизма нечто желательное!!!).
Высшие точки подъема
культуры и цивилизации не совпадают: не следует обманы-
ваться в вопросе о глубочайшем антагонизме между культу-
рой и цивилизацией. Великие моменты культуры всегда бы-
ли, морально говоря, эпохами испорченности; и с другой сто-
роны, эпохи преднамеренного и насильственного укрощения
зверя-человека (цивилизации) были временами нетерпимо-
сти по отношению к наиболее духовным и наиболее смелым
натурам. Цивилизация желает чего-то другого, чем культу-
ра — быть может даже чего-то прямо противоположного.