|
  1917 — апрель 1922-го
* * *
Мировое началось во мгле кочевье:
Это бродят по ночной земле — деревья,
Это бродят золотым вином — гроздья,
Это странствуют из дома в дом — звезды,
Это реки начинают путь — вспять!
И мне хочется к тебе на грудь — спать.
14 января 1917
* * *
Милые спутники, делившие с нами ночлег!
Вёрсты, и вёрсты, и вёрсты, и черствый хлеб...
Рокот цыганских телег,
Вспять убегающих рек —
Рокот...
Ах, на цыганской, на райской, на ранней заре —
Помните утренний ветер и степь в серебре?
Синий дымок на горе,
И о цыганском царе —
Песню...
В черную полночь, под пологом древних ветвей,
Мы вам дарили прекрасных, как ночь, сыновей,
Нищих, как ночь, сыновей...
И рокотал соловей —
Славу.
Не удержали вас, спутники чудной поры,
Нищие неги и нищие наши пиры.
Жарко пылали костры,
Падали к нам на ковры —
Звезды...
29 января 1917
* * *
Август — астры,
Август — звезды,
Август — грозди
Винограда, и рябины
Ржавой — август!
Полновесным, благосклонным
Яблоком своим имперским, Как дитя, играешь, август.
Как ладонью, гладишь сердце
Именем своим имперским:
Август! — Сердце!
Месяц поздних поцелуев,
Поздних роз и молний поздних!
Ливней звездных —
Август! — Месяц
Ливней звездных!
7 февраля 1917
Дон-Жуан
1
На заре морозной
Под шестой березой,
За углом у церкви,
Ждите, Дон-Жуан!
Но, увы, клянусь Вам
Женихом и жизнью,
Что в моей отчизне
Негде целовать!
Нет у нас фонтанов,
И замерз колодец,
А у Богородиц —
Строгие глаза.
И чтобы не слышать
Пустяков — красоткам,
Есть у нас презвонкий
Колокольный звон.
Так вот и жила бы,
Да боюсь — состарюсь,
Да и Вам, красавец,
Край мой не к лицу...
Ах, в дохе медвежьей
И узнать Вас трудно, —
Если бы не губы
Ваши, Дон-Жуан!
19 февраля 1917
5
И была у Дон-Жуана — шпага,
И была у Дон-Жуана — Донна Анна.
Вот и всё, что люди мне сказали
О прекрасном, о несчастном Дон-Жуане.
Но сегодня я была умна:
Ровно в полночь вышла на дорогу.
Кто-то шел со мною в ногу,
Называя имена.
И белел в тумане — посох странный...
— Не было у Дон-Жуана — Донны Анны!
14 мая 1917
* * *
А всё же спорить и петь устанет —
И этот рот!
И всё же время меня обманет
И сон — придет.
И лягу тихо, смежу ресницы,
Смежу ресницы.
И лягу тихо, и будут сниться
Деревья и птицы.
12 апреля 1917
Стенька Разин
1
Ветры спать ушли — с золотой зарей,
Ночь подходит — каменною горой,
И с своей княжною из жарких стран
Отдыхает бешеный атаман.
Молодые плечи в охапку сгреб — Да заслушался, запрокинув лоб,
Как гремит над жарким его шатром
Соловьиный гром.
22 апреля 1917
3
Сон Разина
И снится Разину — сон:
Словно плачется болотная цапля.
И снится Разину — звон:
Ровно капельки серебряные каплют.
И снится Разину — дно —
Цветами, что плат ковровый.
И снится лицо одно —
Забытое, чернобровое.
Сидит, ровно Божья мать,
Да жемчуг на нитку нижет.
И хочет он ей сказать,
Да только губами движет...
Сдавило дыханье — аж
Стеклянный, в груди, осколок.
И ходит, как сонный страж,
Стеклянный — меж ними — полог.
Рулевой зарею правил
Вниз по Волге-реке.
Ты зачем меня оставил
Об одном башмачке?
Кто красавицу захочет
В башмачке одном?
Я приду к тебе, дружочек,
За другим башмачком!
И звенят-звенят, звенят-звенят запястья:
— Затонуло ты, Степанове счастье!
8 мая 1917
* * *
— Что же! коли кинут жребий —
Будь! любовь!
В грозовом — безумном — небе —
Лед и кровь.
Жду тебя сегодня ночью
После двух:
В час, когда во мне рокочут
Кровь и дух.
13 мая 1917
Гаданье
1
В очи взглянула
Тускло и грозно.
Где-то ответил — гром.
— Ох, молодая!
Дай, погадаю
О земном талане твоем.
Синие тучи свились в воронку.
Где-то гремит — гремят!
Ворожея́ в моего ребенка
Сонный впери́ла взгляд.
«Что же нам скажешь?»
— Всё без обману.
«Мне уже поздно,
Ей еще рано».
— Ох, придержи язык, красота!
Чтó до поры говорить «не верю». —
И распахнула карточный веер
Черная — вся в серебре — рука.
— Речью дерзка,
Нравом проста,
Щедро живешь,
Красоты не копишь. В ложке воды тебя — ох — потопит
Злой человек.
Скоро в ночи́ тебе путь нежданный.
Линии — мало,
Мало — талану.
Позолоти! —
И вырастает с ударом грома
Черный — на черном — туз.
19 мая 1917
* * *
И призвал тогда Князь света — Князя тьмы,
И держал он Князю тьмы — такую речь:
— Оба княжим мы с тобою. День и ночь
Поделили поровну с тобой.
Так чего ж за нею белым днем
Ходишь, бродишь, речь заводишь под окном?
Отвечает Князю света — Темный князь:
— То не я хожу, брожу, Пресветлый, нет!
То сама она в твой белый Божий день
По пятам моим гоняет, словно тень.
То сама она мне вздоху не дает —
Днем и ночью обо мне поет.
И сказал тогда Князь света — Князю тьмы:
— Ох, великий ты обманщик, Темный князь!
«Ходит-бродит, речь заводит, песнь поет»?
Ну, посмотрим, Князь темнейший, чья возьмет!
И пошел тогда промеж князьями спор.
О сю пору он не кончен, княжий спор.
4 июня 1917
* * *
В лоб целовать — заботу стереть.
В лоб целую.
В глаза целовать — бессонницу снять.
В глаза целую.
В губы целовать — водой напоить.
В губы целую.
В лоб целовать — память стереть.
В лоб целую.
5 июня 1917
* * *
Горечь! Горечь! Вечный привкус
На губах твоих, о страсть!
Горечь! Горечь! Вечный искус —
Окончательнее пасть.
Я от горечи — целую
Всех, кто молод и хорош.
Ты от горечи — другую
Ночью зá руку ведешь.
С хлебом ем, с водой глотаю
Горечь-горе, горечь-грусть.
Есть одна трава такая
На лугах твоих, о Русь.
10 июня 1917
* * *
— Только живите! — Я уронила руки,
Я уронила нá руки жаркий лоб. Так молодая Буря слушает Бога —
Где-нибудь в поле, в какой-нибудь темный час.
И на высокий вал моего дыханья
Властная вдруг — словно с неба —
ложится длань.
И на уста мои — чьи-то уста ложатся.
— Так молодую Бурю слушает Бог.
20 июня 1917
Цыганская свадьба
Из-под копыт —
Грязь летит!
Перед лицом —
Шаль, как щит.
Без молодых
Гуляйте, сваты!
Эй, выноси,
Конь косматый!
Нé дали воли нам
Отец и мать, —
Целое поле нам —
Брачная кровать!
Пьян без вина и без хлеба сыт —
Это цыганская свадьба мчит!
Пóлон стакан.
Пуст стакан.
Гомон гитарный, луна и грязь.
Вправо и влево качнулся стан:
Князем — цыган!
Цыганом — князь!
Эй, господин, берегись, — жжет!
Это цыганская свадьба пьет.
Там, на вóрохе
Шалей и шуб, —
Звон и шорох
Стали и губ.
Звякнули шпоры,
В ответ — мониста.
Скрипнул под чьей-то рукою
Шелк.
Кто-то завыл, как волк,
Кто-то — как бык — храпит.
Это цыганская свадьба спит.
25 июня 1917
* * *
А царит над нашей стороной —
Глаз дурной, дружок, да час худой.
А всего у нас, дружок, красы —
Что две русых, вдоль спины, косы,
Две несжатые, в поле, полосы.
А затем, чтобы в единый год
Не повис по рощам весь народ, —
Для того у нас заведено
Зелене шалое вино.
А по сёлам — ивы-дерева
Да плакун-трава, разрыв-трава...
Не снести тебе российской ноши.
— Проходите, господин хороший!
11 июля 1917
* * *
И в заточеньи зимних комнат
И сонного Кремля —
Я буду помнить, буду помнить
Просторные поля.
И легкий воздух деревенский,
И полдень, и покой, —
И дань моей гордыне женской
Твоей слезы мужской.
27 июля 1917
ЛЮБВИ СТАРИННЫЕ ТУМАНЫ
1
Над черным очертаньем мыса —
Луна — как рыцарский доспех.
На пристани — цилиндр и мех,
Хотелось бы: поэт, актриса.
Огромное дыханье ветра,
Дыханье северных садов —
И горестный, огромный вздох:
— Ne laissez pas trainer mes lettres!1
2
Так, руки заложив в карманы,
Стою. Синеет водный путь.
— Опять любить кого-нибудь? —
Ты уезжаешь утром рано.
Горячие туманы Сити —
В глазах твоих. Вот тáк, ну вóт...
Я буду помнить — только рот
И страстный возглас твой: — Живите!
3
Смывает лучшие румяна —
Любовь. Попробуйте на вкус,
Как слёзы — сóлоны. Боюсь,
Я завтра утром — мертвой встану.
— Из Индии пришлите камни.
— Когда увидимся? — Во сне.
— Как ветрено! — Привет жене,
И той — зеленоглазой — даме.
4
Ревнивый ветер треплет шаль.
Мне этот час суждён — от века.
Я чувствую у рта и в веках
Почти звериную печаль.
Такая слабость вдоль колен!
— Так вот она, стрела Господня! —
— Какое зарево! — Сегодня
Я буду бешеной Кармен.
...Так, руки заложив в карманы,
Стою. Меж нами океан.
Над городом — туман, туман.
Любви старинные туманы.
19 августа 1917
* * *
Молодую рощу шумную —
Дровосек перерубил.
То, что Господом задумано, —
Человек перерешил.
И уж роща не колышется —
Только пни, покрыты ржой.
В голосах родных мне слышится
Темный голос твой чужой.
Всё мерещатся мне дивные
Темных глаз твоих круги.
— Мы с тобою — неразрывные,
Неразрывные враги.
20 августа 1917
* * *
Из Польши твоей спесивой
Принес ты мне речи льстивые,
Да шапочку соболиную,
Да руку с перстами длинными,
Да нежности, да поклоны,
Да княжеский герб с короной.
А я тебе принесла
Серебряных два крыла.
20 августа 1917
* * *
Нет! еще любовный голод
Не раздвинул этих уст.
Нежен — оттого, что молод,
Нежен — оттого, что пуст.
Но увы! на этот детский
Рот — Шираза лепестки! —
Всё людское людоедство
Точит зверские клыки.
23 августа 1917
* * *
Мое последнее величье
На дерзком голоде заплат.
В сухие руки ростовщичьи
Снесён последний мой заклад.
Промотанному в ночь наследству —
У Господа — особый счет.
Мой не сошелся. Не по средствам
Мне эта роскошь: ночь и Бог.
Простимся ж — коротко и просто
— Раз руки не умеют красть! —
С тобой, нелепейшая роскошь,
Роскошная нелепость — страсть.
1 сентября 1917
* * *
Я помню первый день, младенческое зверство,
Истомы и глотка божественную муть,
Всю беззаботность рук, всю бессердечность
сердца,
Что камнем падало — и ястребом — на грудь.
И вот — теперь — дрожа от жалости и жара,
Одно: завыть, как волк, одно: к ногам
припасть,
Потупиться — понять — что сладострастью
кара —
Жестокая любовь и каторжная страсть.
4 сентября 1917
* * *
И вот, навьючив на верблюжий горб
На добрый — стопудовую заботу,
Отправимся — верблюд смирён и горд —
Справлять неисправимую работу.
Под темной тяжестью верблюжьих тел —
Мечтать о Ниле, радоваться луже,
Как господин и как Господь велел —
Нести свой крест пo-Божьи, по-верблюжьи.
И будут в зареве пустынных зорь
Горбы — болеть, купцы — гадать: откуда, Какая это вдруг напала хворь
На доброго, покорного верблюда?
Но ни единым взором не моля —
Вперед, вперед, с сожженными губами —
Пока Обетованная земля
Большим горбом не встанет над горбами.
14 сентября 1917
Руан
И я вошла, и я сказала: — Здравствуй!
Пора, король, во Францию, домой.
И я опять веду тебя на царство,
И ты опять обманешь, Карл Седьмой!
Не ждите, принц, скупой и невеселый!
Бескровный принц, не распрямивший плеч, —
Чтоб Иоанна разлюбила — голос,
Чтоб Иоанна разлюбила — меч.
И был Руан, в Руане — Старый рынок...
— Всё будет вновь: последний взор коня,
И первый треск невинных хворостинок,
И первый всплеск соснового огня.
А за плечом — товарищ мой крылатый
Опять шепнет: — Терпение, сестра! —
Когда сверкнут серебряные латы
Сосновой кровью моего костра.
Декабрь 1917
* * *
Ночи без любимого — и ночи
С нелюбимым, и большие звезды
Над горячей головой, и руки,
Простирающиеся к Тому,
Кто от века не был — и не будет,
Кто не может быть — и должен быть...
И слеза ребенка по герою,
И слеза героя по ребенку,
И большие каменные горы
На груди того, кто должен — вниз...
Знаю всё, что было, всё, что будет,
Знаю всю глухонемую тайну,
Что на темном, на косноязычном
Языке людском зовется — жизнь.
[1917?]
* * *
Расцветает сад, отцветает сад.
Ветер встреч подул, ветер мчит разлук.
Из обрядов всех — чту один обряд:
Целованье рук.
Города стоят, и стоят дома.
Юным женщинам красота дана,
Чтоб сходить с ума — и сводить с ума
Города. Дома.
В мире музыка — изо всех окон,
И цветет, цветет Моисеев куст.
Из законов всех — чту один закон:
Целованье уст.
12 декабря 1917
* * *
Кавалер де Гриэ! Напрасно
Вы мечтаете о прекрасной,
Самовластной, в себе не властной,
Сладострастной своей Manon.
Вереницею вольной, томной
Мы выходим из ваших комнат.
Дольше вечера нас не помнят.
Покоритесь. — Таков закон.
Мы приходим из ночи вьюжной,
Нам от вас ничего не нужно,
Кроме ужина — и жемчужин,
Да, быть может, еще — души.
Долг и честь, Кавалер, — условность.
Дай вам Бог — целый полк любовниц!
Изъявляя при сем готовность...
Страстно любящая Вас
— М.
31 декабря 1917
|
